История Джафара (Легенды Арканмирра, "Алхимик")
       
   Мерцание. Слова. Зловещий шорох.
   И мыслей рассыпающийся ворох
   Бросается в спасительную тьму,
   Где сложен тайных страхов черный порох,
   Где доблести фитиль истлеет скоро...
   Молчание. И строчки древних рун.
   
   Сплетая слов цветистых полотно,
   Мне не забыть того, что не дано
   Найти в словах мне радости спасенья
   От прошлого... А, к черту! Все одно,
   Слова мои - как кислое вино,
   Не принесут и капли облегченья...
   
   Имел богатства я, и мощь, и власть.
   И к знаний чаше припадал я всласть,
   М видел на коленях пред собою
   Весь мир... Безумец, обреченный пасть!
   Коль ясный разум замутняет страсть -
   Спасенья нет. Ни богу, ни герою...
   
   Метания над морем черных слез,
   Дурманящий напев и запах роз...
   Нет! Я не сдамся сумраку былого,
   Я не уйду тропой ушедших грез!
   Хотя порою тысячи заноз
   Саднят слабее брошенного слова...
   
   И был огонь, и гордый звон мечей,
   И голоса разодранных ночей,
   И холод смерти... Вижу я доселе
   Глаза ее средь меркнущих свечей,
   И кровь струится с яростных бичей,
   Впивающихся в ноги, в руки, в тело...
   
   Туман. Скрип заржавевшего замка.
   И тяжесть кандалов не велика.
   Но разум скован многократно хуже,
   И тех цепей - не распилить никак.
   У всякого найдется друг иль враг.
   Но иногда - ни друг, ни враг не нужен...
   
   Подземный ход. Как ветер, волен я.
   И острием разящего копья
   Вонзается песок в лицо. Надежды...
   Как вас изгнать из храма бытия,
   Как превозмочь обман и сладкий яд?
   Как можно стать мне тем, кем был я прежде?
   
   Кристалл, подобный солнцу. Синий дым.
   Как два кольца становятся одним,
   Цепь образуя из отдельных звеньев -
   Так сам себе я стал и господин,
   И раб... Рождался ли под солнцем джинн,
   Что собственные воплощал стремленья?
   
   Слова, слова... Бесплодные слова.
   И кружится от чада голова,
   И в чаше бытия я дно увидел,
   Добравшись до пределов естества.
   Увяла плоть, как в засуху - трава.
   Но сердцем не простил я той обиды.
   
   И брошен клич. И ястребы песков
   Слетелись, чуя золото и кровь.
   Над градом белым тьма вдруг воцарилась.
   И стрелы молний из-за облаков
   Крушили стены, тысячи веков
   Служившие оплотом тайной силы...
   
   Насытились и пики, и мечи,
   И стрелы... А в сверкающей ночи
   Ворочаются Спящие - до срока,
   Ведь от Дверей не найдены ключи!
   До кости пробирает крик - "Молчи!"
   Крик мной провозглашенного пророка.
   
   И бегство в окровавленный рассвет,
   И преданный забвению обет,
   И втоптанные в пыль дирхемы чести...
   Я, тьмы изгнанник, жажду видеть свет?!
   Безумье? Прихоть? Нет, увы, о нет...
   Таков закон расплаты. Или мести.
   
   Шербет горчит, как хинная кора.
   И стены башни, как полог шатра,
   Качаются от ветра. Безрассудство -
   Бросаться в бездну рока. Жизнь - игра.
   Для каждого своя придет пора
   Вкушать инжир от дерева Искусства...
   
   Вновь ожиданье. Стоны. Вой гиен.
   Текут года, но ветер перемен
   Обходит стороной мои владенья.
   Я бури ждал - а получил лишь тень
   От собственных, чуть выщербленных стен.
   Желал конца - а получил виденья.
   
   Я видел Сфер иных осиный рой,
   И адских легионов прочный строй.
   И зыбкие, но верные проходы
   За Грань Миров, где ждет меня покой -
   Или еще один неравный бой
   За место под чужим под небосводом...
   
   Я видел то, что ранее считал
   Легендами. Пока не потерял
   Уверенность в своих глазах и чувствах.
   Я знаю, как в руках крошится сталь.
   Я знаю, как осколками зеркал
   Свести с ума... Я - видел суть. Там пусто.
   
   И я ушел - туда, куда вела
   Тропа из закопченного стекла.
   Туда, где мог надеяться и верить.
   И пусть черна надежда, как смола,
   И пусты все кривые зеркала.
   Пока я жив - закрыты эти Двери.
   
   И худший враг свой - как всегда, я сам.
   Я никогда не верил чудесам,
   И не поверил в то, что избран - роком,
   Судьбою иль Аллахом... Небеса
   Пусть судят по делам - не по слезам,
   Что льет клепсидра лжи... Лжи и порока.

by Itorr

Hatake Kakashi
+1 за один из моих любимых стихов

О___о вы все тут такие серьезные.

Залег Тсузуки как-то спать
В свою широкую кровать,
Заснул Тсузуки ровно в пять,
Чтобы на службу не проспать…
И снится сон Тсузуки - страх!
Мураки у него в гостях!
Он бросил парня на кровать
И начал страстно целовать.

Тсузуки взвизгнул с перепугу,
Изящно изогнув свой стан, и,
Пнувши доктора ногою,
Полез зачем-то под диван.
Мураки же за ним. Тсузуки,
Отбросив всякие мечты,
Бежит долой, ругаясь даже,
Но не теряя красоты…

Но нет!
Мураки настигает,
Упорен он и возбужден…
И вот уставший наш Тсузуки
Уж покорен и побежден…
"Отстань, я вызову Сузаку!" -
Тсузуки в ужасе вскричал,
Взмахнул рукой… Не тут-то было!
Мураки рот ему зажал…

Мураки наш силен и весел,
Так что, упавши на кровать,
Не стал он слишком долго думать,
Чем бы таким себя занять…
Тсузуки буйствовать не в силах,
К тому ж понять не может он:
То наяву разврат творится,
Или по-прежнему всё сон?..

Мураки с рожею довольной
Почти достиг, чего хотел,
Но тут вдруг двери распахнулись…
И кто б, вы думали, влетел?
Ха-ха! Является очам
Двоих развратников Хисока
И говорит, прищурив зло
Своё разгневанное око:

"Да как ты мог!.. Вот с этим гадом!..
Он недостоин наших взглядов!..
Немедля подь сюда, Тсузуки!
А ты… не распускай-ка руки!.."
Мураки же на ушко шепчет
Тсузуки вот что за слова:
"Не слушай этого мальчишку,
Лишь медицина здесь права!

Тсузуки, я влюбился страстно
В твои волшебные черты,
И не забуду я вовеки
Твоей небесной красоты!.."
Хисока разозлился страшно
И рявкнул на весь дом отважно:
"Тсузуки! Ты с ним… шигидым!..
А я погибну молодым!.."

"Хисока, ты давно уж умер!"
Тсузуки ляпнул сгоряча.
От этих слов его Мураки
Свалился на пол, хохоча.
"Ну всё, - сказал Хисока грозно,
Взъерошив светлые власы.
-Мураки, сволочь, доживаешь
Свои последние часы!!"

Достал Хисока свой тесак,
Мураки же сказал: "Ах так?!
Я не останусь здесь теперь!
Тсузуки! Покажи, где дверь!.."
"Зачем же дверь тебе, Мураки? -
Ехидно юноша спросил.
-Давай, используй телепорт свой…
Иль не осталось больше сил?.."

Мураки, плюнув, испарился,
Засыпав перьями кровать,
Да так, что бедного Тсузуки
Не мог Хисока откопать…
…Рассвет уж скоро. Звёзды тухнут…
И Шинигами скоро рухнут
С кровати… Тут петух пропел,
Хисока дымом улетел,
Такой чудесный сон пропал,
Который доктор навещал…

"Вот черт, привидится ж такое! -
Встряхнул Тсузуки головой.
-Наверно, это что-то значит,
Раз снится мне всегда яой!"
Чу! В дверь стучат! Кто там? Хисока?..
Мураки-доктор?.. Всё равно!..
"Да ну их всех!" - решил Тсузуки
И тихо выпрыгнул в окно…

(с) неизвестный, но явно гениальный автор.

Начнем с простенького

Не позволяй душе лениться!
Чтоб в ступе воду не толочь,
Душа обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!

Гони ее от дома к дому,
Тащи с этапа на этап,
По пустырю, по бурелому
Через сугроб, через ухаб!

Не разрешай ей спать в постели
При свете утренней звезды,
Держи лентяйку в черном теле
И не снимай с нее узды!

Коль дать ей вздумаешь поблажку,
Освобождая от работ,
Она последнюю рубашку
С тебя без жалости сорвет.

А ты хватай ее за плечи,
Учи и мучай дотемна,
Чтоб жить с тобой по-человечьи
Училась заново она.

Она рабыня и царица,
Она работница и дочь,
Она обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!

Не могу удержаться. Один из моих любимых...

Разве ты объяснишь мне - откуда
Эти странные образы дум?
Отвлеки мою волю от чуда,
Обреки на бездействие ум.

Я боюсь, что наступит мгновенье,
И, не зная дороги к словам,
Мысль, возникшая в муках творенья,
Разорвет мою грудь пополам.

Промышляя искусством на свете,
Услаждая слепые умы,
Словно малые глупые дети,
Веселимся над пропастью мы.

Но лишь только черед наступает,
Обожженные крылья влача,
Мотылек у свечи умирает,
Чтобы вечно пылала свеча!

Отредактировано Хосигаки Кисаме (2008-11-06 18:23:41)

Интересный стих. Мне понравился... Вот еще одна вещица. Все знаю этого поэта, так что не имеет смысла подписывать его творение

ПРИЗНАНИЕ

Я вас люблю, - хоть я бешусь,
Хоть это труд и стыд напрасный,
И в этой глупости несчастной
У ваших ног я признаюсь!
Мне не к лицу и не по летам...
Пора, пора мне быть умней!
Но узнаю по всем приметам
Болезнь любви в душе моей:
Без вас мне скучно, - я зеваю;
При вас мне грустно, - я терплю;
И, мочи нет, сказать желаю,
Мой ангел, как я вас люблю!
Когда я слышу из гостиной
Ваш легкий шаг, иль платья шум,
Иль голос девственный, невинный,
Я вдруг теряю весь свой ум.
Вы улыбнетесь, - мне отрада;
Вы отвернетесь, - мне тоска;
За день мучения - награда
Мне ваша бледная рука.
Когда за пяльцами прилежно
Сидите вы, склонясь небрежно,
Глаза и кудри опустя, -
Я в умиленьи, молча, нежно
Любуюсь вами, как дитя!..
Сказать ли вам мое несчастье,
Мою ревнивую печаль,
Когда гулять, порой в ненастье.
Вы собираетеся в даль?
И ваши слезы в одиночку,
И речи в уголку вдвоем,
И путешествия в Опочку,
И фортепьяно вечерком?..
Алина! сжальтесь надо мною.
Не смею требовать любви.
Быть может, за грехи мои,
Мой ангел, я любви не стою!
Но притворитесь! Этот взгляд
Всё может выразить так чудно!
Ах, обмануть меня не трудно!..
Я сам обманываться рад!

Мне явно нравится творчество вашей подруги
И вы угадали... пушкинский период... скажу больше.. сам Пушкин
Еще одно.. мое любимое.. Маяковский

ЛИЛИЧКА!

Вместо письма

Дым табачный воздух выел.
Комната -
глава в крученыховском аде.
Вспомни -
за этим окном
впервые
руки твои, исступленный, гладил.
Сегодня сидишь вот,
сердце в железе.
День еще -
выгонишь,
можешь быть, изругав.
В мутной передней долго не влезет
сломанная дрожью рука в рукав.
Выбегу,
тело в улицу брошу я.
Дикий,
обезумлюсь,
отчаяньем иссечась.
Не надо этого,
дорогая,
хорошая,
дай простимся сейчас.
Все равно
любовь моя -
тяжкая гиря ведь -
висит на тебе,
куда ни бежала б.
Дай в последнем крике выреветь
горечь обиженных жалоб.
Если быка трудом уморят -
он уйдет,
разляжется в холодных водах.
Кроме любви твоей,
мне
нету моря,
а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых.
Захочет покоя уставший слон -
царственный ляжет в опожаренном песке.
Кроме любви твоей,
мне
нету солнца,
а я и не знаю, где ты и с кем.
Если б так поэта измучила,
он
любимую на деньги б и славу выменял,
а мне
ни один не радостен звон,
кроме звона твоего любимого имени.
И в пролет не брошусь,
и не выпью яда,
и курок не смогу над виском нажать.
Надо мною,
кроме твоего взгляда,
не властно лезвие ни одного ножа.
Завтра забудешь,
что тебя короновал,
что душу цветущую любовью выжег,
и суетных дней взметенный карнавал
растреплет страницы моих книжек...
Слов моих сухие листья ли
заставят остановиться,
жадно дыша?

Дай хоть
последней нежностью выстелить
твой уходящий шаг.

Лермонтов

МОЙ ДЕМОН

Собранье зол его стихия.
Носясь меж дымных облаков,
Он любит бури роковые,
И пену рек, и шум дубров.
Меж листьев желтых, облетевших,
Стоит его недвижный трон;
На нем, средь ветров онемевших,
Сидит уныл и мрачен он.
Он недоверчивость вселяет,
Он презрел чистую любовь,
Он все моленья отвергает,
Он равнодушно видит кровь,
И звук высоких ощущений
Он давит голосом страстей,
И муза кротких вдохновений
Страшится неземных очей.

Гумилев

Память

Только змеи сбрасывают кожи,
Чтоб душа старела и росла.
Мы, увы, со змеями не схожи,
Мы меняем души, не тела.

Память, ты рукою великанши
Жизнь ведешь, как под уздцы коня,
Ты расскажешь мне о тех, что раньше
В этом теле жили до меня.

Самый первый: некрасив и тонок,
Полюбивший только сумрак рощ,
Лист опавший, колдовской ребенок,
Словом останавливавший дождь.

Дерево да рыжая собака,
Вот кого он взял себе в друзья,
Память, Память, ты не сыщешь знака,
Не уверишь мир, что то был я.

И второй… Любил он ветер с юга,
В каждом шуме слышал звоны лир,
Говорил, что жизнь — его подруга,
Коврик под его ногами — мир.

Он совсем не нравится мне, это
Он хотел стать богом и царем,
Он повесил вывеску поэта
Над дверьми в мой молчаливый дом.

Я люблю избранника свободы,
Мореплавателя и стрелка,
Ах, ему так звонко пели воды
И завидовали облака.

Высока была его палатка,
Мулы были резвы и сильны,
Как вино, впивал он воздух сладкий
Белому неведомой страны.

Память, ты слабее год от году,
Тот ли это, или кто другой
Променял веселую свободу
На священный долгожданный бой.

Знал он муки голода и жажды,
Сон тревожный, бесконечный путь,
Но святой Георгий тронул дважды
Пулею нетронутую грудь.

Я — угрюмый и упрямый зодчий
Храма, восстающего во мгле,
Я возревновал о славе Отчей,
Как на небесах, и на земле.

Сердце будет пламенем палимо
Вплоть до дня, когда взойдут, ясны,
Стены нового Иерусалима
На полях моей родной страны.

И тогда повеет ветер странный —
И прольется с неба страшный свет,
Это Млечный Путь расцвел нежданно
Садом ослепительных планет.

Предо мной предстанет, мне неведом,
Путник, скрыв лицо: но всё пойму,
Видя льва, стремящегося следом,
И орла, летящего к нему.

Крикну я… Но разве кто поможет, —
Чтоб моя душа не умерла?
Только змеи сбрасывают кожи,
Мы меняем души, не тела.

PS: отчасти посвящается Орычу)

Момочи Забуза
Суге! Суге! Суге!

А вто мне еще нравится: эт Асадов
Отец поздравил сын с днем рожденья:
- Тебе - семнадцать. ну совсем большой!
Что ж, через год получишь разрешенье
На "прегрешения" взрослых: На куренье
И на бокал вина, мой дорогой!

Сын посмотрел задумчиво в окно:
- Спасибо, папа за слова привета,
Но сигареты, водку и воно -
Уже года три, как бросил я все это.

Вот еще нашла стих... это… У мне нет слов... написала мамина одноклассница, когда они еще в школе учились:

Две женщины ведут извечный бой,
Две равные по силам и величью
Одна прекраснее, божественней другой
Но столь различные призваньем и обличьем.

Одна из них, как мрамор холодна,
Черноволоса, с взглядом острой стали.
Другая, как заря вечерняя нежна,
Легка, как облако а манящей дали.

Одна лищь взглядом сеет черноту,
И, скомкав день, тьмы завес спускает.
Другая жизнью заполняет пустоту
И звезды ночью в небе зажигает.

Извечный бой и нет ему конца
В нем жизнь идет от края и до края
И только в нем живут мечтой сердца
Ведь нет одной – умрет тотчас другая.

Наконец то оживили эту тему

Асадов

БАЛЛАДА О НЕНАВИСТИ И ЛЮБВИ

                       I

Метель ревет, как седой исполин,
Вторые сутки не утихая,
Ревет, как пятьсот самолетных турбин,
И нет ей, проклятой, конца и края!

Пляшет огромным белым костром,
Глушит моторы и гасит фары.
В замяти снежной аэродром,
Служебные здания и ангары.

В прокуренной комнате тусклый свет,
Вторые сутки не спит радист.
Он ловит, он слушает треск и свист,
Все ждут напряженно: жив или нет?

Радист кивает: - Пока еще да,
Но боль ему не дает распрямиться.
А он еще шутит: "Мол, вот беда
Левая плоскость моя никуда!
Скорее всего перелом ключицы..."

Где-то буран, ни огня, ни звезды
Над местом аварии самолета.
Лишь снег заметает обломков следы
Да замерзающего пилота.

Ищут тракторы день и ночь,
Да только впустую. До слез обидно.
Разве найти тут, разве помочь -
Руки в полуметре от фар не видно?

А он понимает, а он и не ждет,
Лежа в ложбинке, что станет гробом.
Трактор если даже придет,
То все равно в двух шагах пройдет
И не заметит его под сугробом.

Сейчас любая зазря операция.
И все-таки жизнь покуда слышна.
Слышна ведь его портативная рация
Чудом каким-то, но спасена.

Встать бы, но боль обжигает бок,
Теплой крови полон сапог,
Она, остывая, смерзается в лед,
Снег набивается в нос и рот.

Что перебито? Понять нельзя.
Но только не двинуться, не шагнуть!
Вот и окончен, видать, твой путь!
А где-то сынишка, жена, друзья...

Где-то комната, свет, тепло...
Не надо об этом! В глазах темнеет...
Снегом, наверно, на метр замело.
Тело сонливо деревенеет...

А в шлемофоне звучат слова:
- Алло! Ты слышишь? Держись, дружище -
Тупо кружится голова...
- Алло! Мужайся! Тебя разыщут!..

Мужайся? Да что он, пацан или трус?!
В каких ведь бывал переделках грозных.
- Спасибо... Вас понял... Пока держусь! -
А про себя добавляет: "Боюсь,
Что будет все, кажется, слишком поздно..."

Совсем чугунная голова.
Кончаются в рации батареи.
Их хватит еще на час или два.
Как бревна руки... спина немеет...

- Алло!- это, кажется, генерал.-
Держитесь, родной, вас найдут, откопают...-
Странно: слова звенят, как кристалл,
Бьются, стучат, как в броню металл,
А в мозг остывший почти не влетают...

Чтоб стать вдруг счастливейшим на земле,
Как мало, наверное, необходимо:
Замерзнув вконец, оказаться в тепле,
Где доброе слово да чай на столе,
Спирта глоток да затяжка дыма...

Опять в шлемофоне шуршит тишина.
Потом сквозь метельное завыванье:
- Алло! Здесь в рубке твоя жена!
Сейчас ты услышишь ее. Вниманье!

С минуту гуденье тугой волны,
Какие-то шорохи, трески, писки,
И вдруг далекий голос жены,
До боли знакомый, до жути близкий!

- Не знаю, что делать и что сказать.
Милый, ты сам ведь отлично знаешь,
Что, если даже совсем замерзаешь,
Надо выдержать, устоять!

Хорошая, светлая, дорогая!
Ну как объяснить ей в конце концов,
Что он не нарочно же здесь погибает,
Что боль даже слабо вздохнуть мешает
И правде надо смотреть в лицо.

- Послушай! Синоптики дали ответ:
Буран окончится через сутки.
Продержишься? Да?
- К сожалению, нет...
- Как нет? Да ты не в своем рассудке!

Увы, все глуше звучат слова.
Развязка, вот она - как ни тяжко.
Живет еще только одна голова,
А тело - остывшая деревяшка.

А голос кричит: - Ты слышишь, ты слышишь?!
Держись! Часов через пять рассвет.
Ведь ты же живешь еще! Ты же дышишь?!
Ну есть ли хоть шанс?
- К сожалению, нет...

Ни звука. Молчанье. Наверно, плачет.
Как трудно последний привет послать!
И вдруг: - Раз так, я должна сказать! -
Голос резкий, нельзя узнать.
Странно. Что это может значить?

- Поверь, мне горько тебе говорить.
Еще вчера я б от страха скрыла.
Но раз ты сказал, что тебе не дожить,
То лучше, чтоб после себя не корить,
Сказать тебе коротко все, что было.

Знай же, что я дрянная жена
И стою любого худого слова.
Я вот уже год тебе не верна
И вот уже год, как люблю другого!

О, как я страдала, встречая пламя
Твоих горячих восточных глаз. -
Он молча слушал ее рассказ,
Слушал, может, последний раз,
Сухую былинку зажав зубами.

- Вот так целый год я лгала, скрывала,
Но это от страха, а не со зла.
- Скажи мне имя!..-
Она помолчала,
Потом, как ударив, имя сказала,
Лучшего друга его назвала!

Затем добавила торопливо:
- Мы улетаем на днях на юг.
Здесь трудно нам было бы жить счастливо.
Быть может, все это не так красиво,
Но он не совсем уж бесчестный друг.

Он просто не смел бы, не мог, как и я,
Выдержать, встретясь с твоими глазами.
За сына не бойся. Он едет с нами.
Теперь все заново: жизнь и семья.

Прости. Не ко времени эти слова.
Но больше не будет иного времени. -
Он слушает молча. Горит голова...
И словно бы молот стучит по темени...

- Как жаль, что тебе ничем не поможешь!
Судьба перепутала все пути.
Прощай! Не сердись и прости, если можешь!
За подлость и радость мою прости!

Полгода прошло или полчаса?
Наверно, кончились батареи.
Все дальше, все тише шумы... голоса...
Лишь сердце стучит все сильней и сильнее!

Оно грохочет и бьет в виски!
Оно полыхает огнем и ядом.
Оно разрывается на куски!
Что больше в нем: ярости или тоски?
Взвешивать поздно, да и не надо!

Обида волной заливает кровь.
Перед глазами сплошной туман.
Где дружба на свете и где любовь?
Их нету! И ветер как эхо вновь:
Их нету! Все подлость и все обман!

Ему в снегу суждено подыхать,
Как псу, коченея под стоны вьюги,
Чтоб два предателя там, на юге,
Со смехом бутылку открыв на досуге,
Могли поминки по нем справлять?!

Они совсем затиранят мальца
И будут усердствовать до конца,
Чтоб вбить ему в голову имя другого
И вырвать из памяти имя отца!

И все-таки светлая вера дана
Душонке трехлетнего пацана.
Сын слушает гул самолетов и ждет.
А он замерзает, а он не придет!

Сердце грохочет, стучит в виски,
Взведенное, словно курок нагана.
От нежности, ярости и тоски
Оно разрывается на куски.
А все-таки рано сдаваться, рано!

Эх, силы! Откуда вас взять, откуда?
Но тут ведь на карту не жизнь, а честь!
Чудо? Вы скажете, нужно чудо?
Так пусть же! Считайте, что чудо есть!

Надо любою ценой подняться
И всем существом, устремясь вперед,
Грудью от мерзлой земли оторваться,
Как самолет, что не хочет сдаваться,
А сбитый, снова идет на взлет!

Боль подступает такая, что кажется,
Замертво рухнешь назад, ничком!
И все-таки он, хрипя, поднимается.
Чудо, как видите, совершается!
Впрочем, о чуде потом, потом...

Швыряет буран ледяную соль,
Но тело горит, будто жарким летом,
Сердце колотится в горле где-то,
Багровая ярость да черная боль!

Вдали сквозь дикую карусель
Глаза мальчишки, что верно ждут,
Они большие, во всю метель,
Они, как компас, его ведут!

- Не выйдет! Неправда, не пропаду! -
Он жив. Он двигается, ползет!
Встает, качается на ходу,
Падает снова и вновь встает...

                    II

К полудню буран захирел и сдал.
Упал и рассыпался вдруг на части.
Упал, будто срезанный наповал,
Выпустив солнце из белой пасти.

Он сдал, в предчувствии скорой весны,
Оставив после ночной операции
На чахлых кустах клочки седины,
Как белые флаги капитуляции.

Идет на бреющем вертолет,
Ломая безмолвие тишины.
Шестой разворот, седьмой разворот,
Он ищет... ищет... и вот, и вот -
Темная точка средь белизны!

Скорее! От рева земля тряслась.
Скорее! Ну что там: зверь? Человек?
Точка качнулась, приподнялась
И рухнула снова в глубокий снег...

Все ближе, все ниже... Довольно! Стоп!
Ровно и плавно гудят машины.
И первой без лесенки прямо в сугроб
Метнулась женщина из кабины!

Припала к мужу: - Ты жив, ты жив!
Я знала... Все будет так, не иначе!..-
И, шею бережно обхватив,
Что-то шептала, смеясь и плача.

Дрожа, целовала, как в полусне,
Замерзшие руки, лицо и губы.
А он еле слышно, с трудом, сквозь зубы:
- Не смей... ты сама же сказала мне..

- Молчи! Не надо! Все бред, все бред!
Какой же меркой меня ты мерил?
Как мог ты верить?! А впрочем, нет,
Какое счастье, что ты поверил!

Я знала, я знала характер твой!
Все рушилось, гибло... хоть вой, хоть реви!
И нужен был шанс, последний, любой!
А ненависть может гореть порой
Даже сильней любви!

И вот, говорю, а сама трясусь,
Играю какого-то подлеца.
И все боюсь, что сейчас сорвусь,
Что-нибудь выкрикну, разревусь,
Не выдержав до конца!

Прости же за горечь, любимый мой!
Всю жизнь за один, за один твой взгляд,
Да я, как дура, пойду за тобой,
Хоть к черту! Хоть в пекло! Хоть в самый ад!

И были такими глаза ее,
Глаза, что любили и тосковали,
Таким они светом сейчас сияли,
Что он посмотрел в них и понял все!

И, полузамерзший, полуживой,
Он стал вдруг счастливейшим на планете.
Ненависть, как ни сильна порой,
Не самая сильная вещь на свете!

Осип Мандельштам

Мне жалко, что теперь зима
И комаров не слышно в доме
Но ты напомнила сама
0 легкомысленной соломе.

Стрекозы вьются в синеве,
И ласточкой кружится мода,
Корзиночка на голове
Или напыщенная ода?

Советовать я не берусь,
И бесполезны отговорки,
Но взбитых сливок вечен вкус
И запах апельсинной корки.

Ты все толкуешь наобум,
От этого ничуть не хуже,
Что делать, самый нежный ум
Весь помещается снаружи.

И ты пытаешься желток
Взбивать рассерженною ложкой.
Он побелел, он изнемог,
И все-таки еще немножко.

И право, не твоя вина,
Зачем оценки и изнанки?
Ты как нарочно создана
Для комедийной  перебранки.

В тебе все дразнит, все поет,
Как итальянская рулада.
И маленький вишневый рот
Сухого просит винограда.

Так не старайся быть умней,
В тебе все прихоть, все минута.
И тень от шапочки твоей —
Венецианская баута.